Парад скелетов - Страница 90

Я принюхался, в воздухе пахло полынью и можжевельником, хотя происхождение этих запахов было непонятно. На камнях слишком скудная жизнь. Возможно, я ошибся, и мое обоняние меня подвело.

Так много принести в жертву, пройти такой путь и теперь отдать все в руки филистимлян – такое оскорбление, перенести которое я вряд ли буду в силах. Я даже не могу позволить себе траур. Если я не буду быстро действовать, то они выяснят мои методы и постараются дискредитировать всю мою работу. Заголовки будут кричать о безумии моих методов, придумывать какие-нибудь термины. А все из-за этой Шлюхи от прессы, хотя должен признать, что в этом есть доля и моей вины. Я не должен был допускать на свои земли проклятую собаку. Я должен был сразу же пристрелить ее, как делаю со всеми бродячими собаками в своих владениях. И пусть бы Шлюха побежала жаловаться властям. Кому бы они поверили? Этой ведьме или мне. Я бы пожаловался, что эта зверюга на меня напала. Ротвейлеры очень злобны. Кто этого не знает? Так что ее жалобы ни к чему бы не привели.

Горькая ирония в том, что эта мямля сумела все разрушить. Величайший скульптор последних нескольких столетий вынужден бегать в ночи, как изгой. А все потому, что мне в жизни повстречалась эта кляча.

Но разве это не обычное явление: низшие пытаются подчинить высших. Именно так я понимаю демократию.

Мое самое страстное желание – медленно разрезать эту Шлюху, нарезать на мелкие кусочки. Но я сейчас не могу себе позволить такое удовольствие. Как я уже говорил, мне надо пересмотреть все, что я могу сделать. Лучшим выходом будет взорвать шахту. Это закроет вход в могилу нескольких дюжин, а заодно спрячет лица, лица тех, чьи жизни я забрал. Я буду глубоко скорбеть об этой утрате. Я хотел, чтобы мир взглянул на них после моей смерти. Но пока их надо похоронить. Это единственная возможность сохранить надежду на возвращение.

Я очень тщательно спланировал оформление моего смертного суда, но я никогда не лишу себя жизни. Только тех, кто был отдан мне в руки, можно сказать, доверен мне Судьбой. Это она, которая предназначила их мне в рабство. Мне надо будет перенести в шахту парад скелетов. Это может занять несколько часов, но, в конце концов, все они присоединятся к Бриллиантовому и многим другим.

Жаль терять шахту. Но после этого все физические улики против меня будут уничтожены. Ни один шериф не рискнет тратить сотни тысяч долларов на вскрытие шахты, не зная о тех ценностях, которые там хранятся. А никто из живущих, включая Ее Светлость и Шлюху от прессы, не знает об этих сокровищах. Они знают только о подвале и клетке. И пусть власти делают, что хотят. Иметь клетку – это еще не преступление. Многие официальные представители мест заключений позавидуют ее прочной конструкции.

А затем я буду ждать, как выжидают в пустыне койоты. Если возникнет такая необходимость, буду ждать годами и смотреть, что они смогут сделать. Будут возмущенные слова двух ведьм, их заявления шерифу и для прессы, но без тел все это ничего не стоит. А когда месяцы превратятся в годы, когда внимание прессы и полиции обратится на тысячи других заурядных убийств, они испытают глубокие страдания и смерть, которые вполне заслуживают.

Бульварные газетки заметят их внезапное исчезновение... Возможно... Но опять не будет никаких подозреваемых, только отметят исчезновение когда-то знаменитого скульптора. Шериф, кто бы им ни был к тому времени, заявит, что дело остается открытым, но в душе он и его следователи будут прекрасно понимать, что без свидетелей и тел сделанные несколько лет назад заявления абсолютно бесполезны.

Так что через десять лет, думаю, обо мне снова заговорят. Я буду еще достаточно молод. Я заявлю, что ужасы нашего века заставили меня искать уединения и, как основатель современной культуры, я буду не только прощен. Обо мне заговорят еще громче, чем когда-либо. Появятся рок-группы с именем «Штасслер», а мои скульптуры будут продаваться в несколько раз дороже первоначальной стоимости. Меня с радостью примут обратно в мир искусства, потому что такова природа коммерции. Я буду снова работать с плотью, но уж на этот раз буду бесконечно осторожен.

Это успокоило мою больную душу. Я отправился в обратный путь. Но это все утешения, которые может позволить себе человек, достаточно предусмотрительный, чтобы учесть все возможные последствия. Мне не надо много времени. Полагаю, что я вернусь к полуночи и сделаю все необходимое. У меня есть все документы, чтобы начать новую жизнь, а в зарубежных банках у меня накоплено денег больше, чем мне может понадобиться. Впереди у меня будет уйма времени для печали и для планирования неизбежной смерти этой парочки.

Далеко на севере, над горами разорвалось небо, и через несколько секунд я услышал раскаты грома. Действительно, звук грома напоминает грохот обвалившихся кирпичей. Я взглянул на ночное небо, испытывая удовольствие от того, что еще могу любоваться простой красотой, ее буйными чудесами, не потерял вкуса к жизни, несмотря на все неприятные события этого неудачного дня.

Внезапный порыв воздуха, словно я открыл дверь чулана, ведущего в шахту, обдал холодом кожу. Ее рука легла на фальшивую дверь, когда Шлюха осматривала литейку. Я прямо тогда готов был заколоть ее. Но она отошла в сторону, и моя рука выскользнула из кармана, где лежал нож. Я увидел в ее глазах пустоту и понял, что мне нечего беспокоиться.

Но я ошибся, не так ли? Ошибся, проглядев ее настырность и любопытство ее тупорылой собаки. Сколько собак я убил и здесь на ранчо, и во время своих набегов, как например ту колли, которую я в последний раз использовал как приманку? Две дюжины? Три? И каждый раз я испытывал удовольствие. А тут появился этот зверь с настолько глупой мордой, что я такой еще в жизни не встречал, и он еще умудрился проскочить в сарай мимо меня. А может, она именно так и планировала? Не пустить его в дом, не пустить его в литейку, а когда я потерял бдительность, дать ему проскочить к двери. Ну уж нет, я слишком хорошо о ней подумал. Ей такого не сделать. Зверюга проскочил в сарай. С ее точки зрения в этом не было ничего особенного. Пусть себе болтается. Я сам вспомнил про него только тогда, когда он начал рыться в соломе.