Парад скелетов - Страница 54

– Альгинат, дорогая Джун. Теперь он твой друг. Началась борьба. Это неизбежно. Независимо от того, на какое бы самопожертвование ни была готова мать, ее тело начинает бунтовать. Бунт рабов, у которых не осталось надежды, рабов, охваченных ненавистью. Я наблюдал это так часто, что для меня это предсказуемо, как дождь, как слезы.

Наслаждайся своей ненавистью, Джун Кливер, выплесни ее всю на меня. Я хочу видеть, как взбунтуется каждая клетка твоего тела. Умри с искривленными от ненависти губами, заживо сжигая свои легкие.

Я разрезал ее рубашку. Ее тело стало удивительно гибким. Она во всем пыталась переусердствовать. Правда, Джун Кливер? Она притягательна, ее ноги широко разведены, половой орган открыт для всеобщего обозрения. Я пытаюсь представить, как будет выглядеть ее скульптура. Хочу ли я, чтобы ее влагалище было распухшим или, наоборот, в состоянии покоя? Это можно считать составной частью творения. Что же в этот раз я хочу показать в ее детородном органе? Некоторые тела женщин взывают к насилию. Я не могу им отказать, и тогда на их плоти появляется то кружево, которое отличает получившую удовлетворение женщину сразу после сношения. А потом уж я сам выбираю тот инструмент, который вызовет «одиночное сексуальное безумие», как выразился один критик, которому этот эффект больше всего и понравился. Думаю, не надо говорить, что это был мужчина. Кто еще может романтизировать безумие. Хотя я и не разделяю такую точку зрения и предпочитаю отделять художника от его искусства. Я не настолько сумасшедший. Я всего лишь посредник для выражения их чувств. Разница не так уж велика, как может показаться с первого взгляда.

Ее надо побрить!

Это озарение пришло ко мне неожиданно. Я не могу раскрыть тайну ее детородного органа, пока не смогу разглядеть его. Я оставил ее привязанной на столе, пока нагревал полотенце и собирал инструмент. Я сделал это с определенной долей практичности. Вернулся к своему делу только тогда, когда услышал, что Джун разговаривает со своим муженьком. С моим появлением разговор оборвался, и мне потом придется проверить запись, чтобы выяснить, не было ли там чего-то, кроме обычных жалоб.

Полотенце горячее, но не настолько, чтобы обжечь. Джун, вздрогнув от первого прикосновения, расслабилась. Я нажал на головку аэрозоля и получил удовольствие, наблюдая, как зеленоватый гель превращается в белоснежную пену на ее лобке. Когда я притронулся к ней, она изогнулась, и я улыбнулся. По предыдущему опыту прекрасно знаю, что если сейчас она извивается, то потом начнет кричать. Самый лучший индикатор страха – отвращение при прикосновении чужих рук. Это делает насилие необъятным, как вселенная, ужасным для наблюдающего, расширяет болевой диапазон.

Меня так и подмывало запустить туда палец, может, два или три, но я удержался от этого. Если я хочу сделать из нее скульптуру сексуальной женщины, то мне придется применить насилие. Но если я хочу ваять ее вот так, когда она вся съежится, пытаясь спрятаться от меня внутрь себя, то она должна оставаться нетронутой.

Обычно я пользуюсь опасной бритвой. Всегда, когда начинаю точить лезвие о полоску ремня, свистящий звук доставляет мне великое удовольствие. Так и в этот раз.

Наточив бритву, я встал на колени между ног Джун и отрезал большой пучок черных волос, плавающих в море белой пены. Чистота цвета, разнообразие спектра очаровали меня. Я проделал эту операцию с чрезвычайной осторожностью, чтобы не порезать свою пленницу. Не люблю, когда к белой пене и черным прядям примешивается кровь. Хотя признаю: каждая, даже самая тоненькая струйка обладает собственным буйством красоты. Но мне необходимо строгое сочетание белого с черным. Совершенно ни к чему портить картину.

Бритва напоминает мне о том, что ваяние человеческого тела требует много большего, чем могут себе представить жалкие умишки моих современников. За последние недели жизни Джун я убрал лишнее из ее тела. Теперь последние штрихи. Я видел это совершенно отчетливо, когда вытирал полотенцем остатки крема. Она снова выглядела как девочка, маленькая девочка, и при этом оставалась женщиной. Такое противоречие будет возбуждать одних и вызывать отвращение у других, но не оставит никого равнодушным. Я внимательно осмотрел ее промежность и снова задумался о насилии. К нему я отношусь, точно солдат. Это мой долг. Что вызовет наиболее острое ощущение у зрителей: бутон любви девочки на теле женщины, которая была осквернена и теперь выставила на обозрение голые складки кожи, или бутон любви девочки на теле женщины, которая не осквернена, но своей выставленной напоказ внешностью намекает на девственную чувственность или же дерзкую доступность шлюхи? Без сомнения, второе. Это подействует на публику. Они станут наслаждаться собственной нерешительностью, говорящей им об их собственных страстных желаниях.

Благородная дилемма. Совершенно оторвана от общепризнанных взглядов. А зрители даже не будут подозревать о моих расчетах. Наконец, я решил оставить ее неоскверненной. Для большинства зрителей противоречие между внешностью и возможностями подействует намного сильнее, чем простое изображение полового акта. Снова делаю ставку на силу воображения.

Такое решение наиболее подходит к моему видению Джун, когда она была Джун Кливер, может, даже носила платье мормонов.

До сих пор она прекрасно выполняла свою роль.

Я покрыл альгинатом ее ноги и икры, втер его, стараясь быть уверенным, что он совпадет с той «кожей», которую я снял с нее вчера. Я разгладил альгинат на ее бедрах, той складке, которая отделяет низ ее тела от ног. Когда я приложил его к ее обнаженной промежности, она задрожала. Но я не позволил себя обмануть. Знаю, что это она делает не от удовольствия.