Парад скелетов - Страница 55

Половина ее тела стала серо-зеленой.

Я вдавил альгинат ей в пупок и перешел к груди. Соски выглядят так, словно хотят спрятаться в плоти. Джун, насколько я догадываюсь, далека от состояния возбуждения. Но мне приходилось встречать женщин, которым массаж груди доставлял удовольствие. Вот здесь-то и скрыт секрет. Нужно заставить их вынести невыносимое. А когда они станут бороться за каждый вздох, в последние несколько секунд разбить иллюзию жизни на мелкие кусочки. Тело человека похоже на вазу, летящую с бесконечного неба на твердую почву. Однако ко времени удара о землю большинство моих героев стремится лишь к смертельному успокоению, а не к продолжению жизни.

Альгинат покрыл Джун до самой шеи. Не стоит продолжать дело так прямолинейно. Пустая трата времени. Вместо этого я покрыл ее всю альгинатом, оставляя на свободе только нос. Постарался выровнять складки вокруг рта от ленты с мячиком. Я не обращаю внимания на волосы. Они не так интересны, как это полагает большинство женщин. Особенно на этой последней стадии. Уложив альгинат на переносицу, я перешел к ноздрям.

Ее дыхание стало прерывистым.

– Да, Джун, – проворковал я. – Вот и настала твоя очередь.

Впервые я стал по-настоящему жестоким. Но я должен забыть о доброте, если хочу добиться эффекта бездонного страха.

В ее правую ноздрю я вставляю шарик альгината, такой большой, такой ужасный. Она тут же начинает биться. Но от того, что ей трудно дышать. Совсем не то.

– Ты можешь умереть счастливой женщиной, Джун. Ты прожила полную жизнь. И не о чем сожалеть, правда? Хочу, чтобы ты задумалась об этом. Ты ведь осуществила свою мечту, правда? У тебя есть семья. Хорошая семья. И хороший муж – Веселый Роджер. У тебя есть все, что может пожелать американская девушка: муж, дом, счастье в детях.

Я говорил все это и раньше другим женщинам, но никогда еще это не производило такого эффекта. Тело Джун начало извиваться. Она напряглась, как сверло, входящее в твердую древесину, орешник или красное дерево. Лицо ее перекосилось. Но это – лишь начало. Буду продолжать, пока не пойму, что оно станет прекрасной маской для моей коллекции. Оно будет искажено не только ужасом, но и осознанием грязного кошмара реальности. Ведь еще мгновение, и она навечно превратится в ничто. Ее не будет. Она извивалась всем телом. Ноги, живот, грудь и руки. Ее пальцы дрожали, скрючившись, царапали ее ложе. Мне показалось, что они превратились в каких-то странных животных, грызунов, которые пытаются выкарабкаться из стеклянной клетки по окровавленным спинам своих собратьев. Великолепно. Она била по столу локтями, ладонями, запястьями. Ее голова, ударяясь о стол, порождала глухой звук. Безнадежный танец бессмысленного бунта. А все это потому, что те слова, которые я ей говорил, не приносят успокоения. Они вызывают осознание того, что прожитая жизнь, возможно, самая большая ее ошибка. Теперь, в свои последние мгновения, она хотела освободиться, чтобы начать жизнь заново. Теперь она все прекрасно понимала. Я это видел так же ясно, как и она сама. До этого я ваял ее тело, а теперь начал ваять ее сознание, придавать форму всем ее опасениям, всем ее ошибкам, всему тому безумию, которое она испытала. Я всего лишь патина ее боли, медное осознание, которое сделало ее зеленой от зависти к примитивной жизни, копошащейся под покровом джунглей. Она действительно могла бы прожить жизнь лучше. И это никакая не иллюзия. У Джун Кливер не осталось иллюзий. И хотя я питал к ней отвращение, презирал ее до глубины души, она могла бы жить лучше, намного-намного лучше. У нее красивое тело и холодный расчет, который помог бы подняться намного выше нынешнего уровня.

Что она видела, когда я вставлял кусок альгината в ее левую ноздрю, оставляя небольшое отверстие, напоминающее о скором конце?

Перед ней прошла вся ее жизнь? Вспомнила ли она доктора или повитуху, которая принесла ей ее новорожденную дочку? Подумала ли она тогда о том, что принесет ей этот ребенок в последующие годы? Девочка, которая всего лишь несколько дней назад ради утверждения собственного эго принесла в жертву мать, отца и даже маленького братца?

Нет. Воспоминания о дочери не принесут Джун покоя. Они принесут еще больше боли, еще больше страданий. Я слышал ее тяжелое «умпф-умпф». Борясь за глоток воздуха, она заговорила на языке смерти.

Возможно, она вспомнила свою свадьбу, цветы и свадебный кортеж, свидетелей и жениха, который с восхищением глядел на нее, льстя ей тем, что из такого огромного количества женщин он выбрал именно ее.

– Твой единственный, – шептал я, с большим трудом сдерживая смех. Нет, Веселый Роджер портит весь видеоряд. Он не «единственный».

Он такой же обычный, как песок, как грязь. Ей ли не знать это лучше, чем кому-либо еще?

– У тебя осталась половина одной ноздри. Половина. Вздохнешь глубоко и втянешь весь комок в ноздрю. Тогда все будет кончено.

Но она умная. Джун дышала длинными и ровными вздохами. Ее ноги и руки успокоились. Затем она резко выдохнула, стараясь выгнать из левой ноздри альгинат. Но такой выдох требует еще больше воздуха. А нехватка воздуха превращается в пытку. Ее тело начало трястись. Она потеряла всякий контроль над собой.

– Посмотри на себя, – проговорил я. Но она не услышала. Не могла услышать. Она лихорадочно боролась за каждый грамм воздуха.

Она вся с головы до ног превратилась в зеленое создание, у которого имеется всего лишь одна маленькая черная дырочка, связывающая ее с жизнью, единственная точка во всей вселенной, которую она может назвать своей собственностью. Все ее существование зависит от этой искорки пустоты. А ведь ее можно заткнуть в любой момент. Но сдастся ли она? Нет. Она была полна вдохновения. Она умудрилась бороться еще несколько мгновений. Восхитительно. В самом деле.